Империя свободы. История ранней республики, 1789-1815 - Gordon S. Wood

никогда его не видели. Везде его встречали триумфальными арками, церемониями и почестями, подобающими королю.86 В его свите было одиннадцать лошадей, одной из которых был его белый парадный жеребец Прескотт. Перед тем как завести Прескотта на окраину каждого города, он красил и полировал его копыта, чтобы сделать въезд более эффектным. В каждом городе он обменивался с местными чиновниками тщательно продуманными церемониальными обращениями, которые, по мнению некоторых критиков, "слишком сильно напоминали монархию, чтобы их могли использовать республиканцы или с удовольствием принимать президент Содружества".87

Из-за своей заботы о Союзе Вашингтон был особенно заинтересован в размерах и характере Белого дома и столичного города, который должен был быть назван в его честь. Огромные масштабы и имперское величие Федерального города, как скромно называл его Вашингтон, во многом обязаны его видению и поддержке в качестве архитектора инженера французского происхождения Пьера Шарля Л'Энфана.88

Л'Энфан переехал из Франции в 1777 году как один из многочисленных иностранных рекрутов в Континентальную армию. В 1779 году он стал капитаном инженерных войск и привлек внимание Вашингтона своим умением устраивать праздники и разрабатывать дизайн медалей, в том числе медалей Общества Цинциннати. В 1782 году он организовал тщательно продуманное празднование в Филадельфии по случаю рождения французского дофина, а в 1788 году спроектировал перестройку нью-йоркской ратуши в Федерал-холл. Поэтому вполне естественно, что в 1789 году Л'Энфан написал Вашингтону письмо, в котором изложил свои планы относительно "столицы этой огромной империи". Л'Энфан предложил столицу, которая "давала бы представление о величии империи, а также... запечатлевала бы в каждом разуме чувство уважения, которое должно быть присуще месту, являющемуся резиденцией верховного суверена".89 План федерального города, по его словам, "должен быть составлен в таком масштабе, чтобы оставить место для расширения и украшения, которые рост богатства нации позволит ей осуществить в любой период, каким бы отдаленным он ни был".90

Вашингтон понимал, что место для национальной столицы должно быть больше, чем место для столицы любого штата. "Филадельфия, - указывал президент, - стояла на территории размером три на две мили. . . . Если метрополия одного штата занимает такую площадь, то какую же площадь должна занимать метрополия Соединенных Штатов?"91 Он хотел, чтобы Федеральный город стал великой коммерческой метрополией в жизни нации и местом, которое со временем могло бы соперничать с любым городом Европы. Новая национальная столица, надеялся он, станет энергичной и централизующей силой, которая будет доминировать над местными и секционными интересами и объединит разрозненные штаты.

Л'Энфан проектировал столицу, по его словам, для того, чтобы осуществить "намерения президента". Француз задумал систему великих радиальных проспектов, наложенных на сетку улиц с большими общественными площадями и кругами, а также общественные здания - "великие сооружения" "Дом Конгресса" и "Президентский дворец" - расположенные таким образом, чтобы наилучшим образом использовать виды на Потомак. Некоторые из ранних планов ротонды Капитолия даже включали монументальную гробницу, в которой должно было храниться тело первого президента - предложение, которое вызвало серьезные опасения у государственного секретаря Томаса Джефферсона.92

Хотя окончательные планы столицы были менее впечатляющими, чем то, что первоначально задумал Вашингтон, они все равно были грандиознее, чем те, что задумывали другие. Если бы Джефферсон добился своего, Л'Энфан никогда бы не продержался на своем посту так долго, как продержался, и столица была бы меньше и менее величественной - возможно, что-то вроде кампуса колледжа, как впоследствии построенный Джефферсоном Университет Вирджинии. Будучи противником всего, что напоминало о монархической Европе, Джефферсон считал, что пятнадцати сотен акров будет достаточно для Федерального города.93

Озадаченные слабостью нового правительства, другие федералисты еще больше, чем Вашингтон, стремились укрепить его достоинство и респектабельность. Большинство из них считало, что лучше всего это можно сделать, переняв некоторые церемонии и величие монархии, например, сделав празднование дня рождения Вашингтона, даже когда он был жив, конкурирующим с празднованием Четвертого июля. Подобно английскому королю, выступающему перед парламентом с трона, президент лично обращается к Конгрессу с инаугурационной речью, и, подобно двум палатам парламента, обе палаты Конгресса официально отвечают ему, а затем ожидают президента в его резиденции. Английская монархия стала образцом для нового республиканского правительства и в других отношениях. Сенат, орган американского правительства, наиболее напоминавший Палату лордов, проголосовал за то, чтобы судебные приказы федерального правительства издавались от имени президента - так же, как в Англии они издавались от имени короля, - чтобы укрепить идею о том, что он является источником всей судебной власти в стране и что судебное преследование должно осуществляться от его имени. Хотя Палата представителей отказалась с этим согласиться, Верховный суд использовал форму Сената для своих предписаний.

Федералисты предприняли множество подобных попыток окружить новое правительство некоторыми атрибутами и атрибутами монархии. Они разработали тщательно продуманные правила этикета для того, что критики вскоре назвали "американским двором".94 Они учредили церемониальные дамбы для президента, где, по словам критиков, Вашингтон "появлялся на публике в установленное время, как восточный лама".95 Хотя Вашингтон часто испытывал облегчение, когда некоторые из этих попыток роялизировать президентство проваливались, он все же считал, что еженедельные приемы, которые были мучительно формальными мероприятиями, где никто фактически не общался, были необходимым компромиссом между встречами с публикой и поддержанием величия президентского кресла. По его словам, они были "призваны сохранить достоинство и уважение, которые полагались первому судье".96

Критики, такие как сенатор Маклей, считали, что "пустая церемония" дамб напоминает о европейской придворной жизни и не имеет места в республиканской Америке.97 Другие доходили до того, что критиковали неловкость поклонов Вашингтона, которые были описаны как "более отстраненные и жесткие", чем у короля. Вскоре администрацию стали осуждать за "монархические обычаи".98 Даже тот факт, что слуги, присутствующие на приемах, пудрили волосы, казалось, предвещал монархию.99 Но многие лидеры федералистов считали, что сильная степень монархии - это как раз то, что нужно республиканской Америке.

Действительно, Джон Адамс, вероятно, был тем человеком в новом правительстве, которого больше всего волновали вопросы церемоний и ритуалов. "Ни достоинство, ни власть, - писал он, - не могут быть поддержаны в человеческих умах, собранных в нации или любое большое количество без великолепия и величия, в какой-то степени соразмерных им".100 Каждый день он ездил в Сенат в изысканной карете, которую сопровождал водитель в ливрее. Он председательствовал в Сенате в напудренном парике и с маленькой шпагой. Увлечение Адамса титулами, пожалуй, больше, чем что-либо другое в его карьере, заставило его выглядеть более чем нелепо в глазах последующих поколений. Конечно, он казался смешным даже некоторым из своих современников, которые высмеивали его как "герцога Брейнтри" и "Его Ротундити".101

Но Адамс был не одинок в своем интересе к королевским ритуалам.